При звуках ее голоса овчарка придвинулась еще на шаг, молча, недобро ощерилась. Блеснули влажно-белые клыки.
Даша собак не боялась никогда. Особенно к ним привыкла, когда майор то и дело затаскивал из питомника в гости очередного любимца – хоть раз покормить домашней жратвой. А щенки, было время, по нескольку штук ползали, задерживаясь словно на полустанке по пути к ветеринару, на прививки, или наоборот. Но сейчас неизвестно почему возник безотчетный страх – вечер, пустынный коридор, по-казенному голый и обшарпанный, тишина, голова чуть кружится из-за недосыпа… В таком состоянии сами собой рождаются необъяснимые тревоги, все как-то по-другому предстает – как в детстве, когда приходилось бежать в школу через темный пустырь.
– Хорошая собачка, – сказала Даша, медленно шагнув к лестнице.
Овчарка еще сильнее оскалилась, двигалась за ней, словно на невидимой привязи – бесшумной кошачьей поступью, не приближаясь, но и не отставая. Даше стало стыдно за себя, но страх не проходил. На лестнице она оглянулась – собачища дальше не пошла, стояла, зло таращась вслед, и глаза отливали тем же фосфорическим блеском.
Открыв дверь дежурки, Даша поманила Федю и хотела было выйти на улицу, но передумала, вернулась:
– Ребята, что-то я Пашкова не вижу…
– Так он еще в семь уехал, – сказал капитан Житковец, обреченный сегодня на ночное дежурство.
– А кто тогда собаку оставил? Здоровенная овчарища на втором этаже бродит, да еще и скалится. Не могла ж с улицы забрести? Гладкая такая псина, здоровенная, явно хозяйская…
– Собаку никто не заводил? – громко осведомился Житковец, обернувшись к полудюжине скучавших в дежурке.
Все покачали головами.
– Пойдем посмотрим, – Житковец решительно направился к лестнице. – А то еще цапнет кого, будет номер. В Свердловском какой-то обормот хомяков из кармана повыпускал и тихонько смылся, ребята утром пришли, а они бегают, Ставер с похмелья был, так в первый момент решил, что глюки – белые, пять штук, так и шмыгают…
Федя увязался следом. Они поднялись на второй этаж, зашли в «карманчик».
– Вот из-за этого дивана вышла, – сказала Даша, растерянно оглядываясь. – Где ж она?
Житковец добросовестно прошел в конец коридора, заглянул в тупичок, где располагался кабинет Воловикова. Вернулся, передернул плечами, посмотрел на Дашу, подумал и пошел вверх. Минуты через две вернулся:
– Никаких тебе животных, ни диких, ни домашних. Даш, а ты меня не разыгрывала? За ту хохму?
Недельки две назад веселый человек Житковец подсунул ей в стол купленную в столичном магазине розыгрышей безделушку – отрубленную кисть руки, синюю и окровавленную.
– Да я и думать забыла, – сказала она сердито. – Нет, правда, была овчарка…
– Нет никого. Даже болонки нема.
На лестнице Даша вновь оглянулась – и вскрикнула:
– Вот она!
Овчарка стояла на прежнем месте не сводя с Даши тускло, как гнилушки, посверкивающих глаз.
– Где? – резко обернулся капитан.
– Нету…
Собака и в самом деле исчезла неведомо куда, пока Даша оборачивалась к Житковцу.
Капитан очень внимательно пригляделся к ней:
– Что-то вид у тебя… не розыгрышный. Дарья, у тебя все нормально? Голосок-то…
– Ничего не понимаю, – сказала Даша. – Была только что… Федя, ты не видел?
– Да не было никого.
Ее словно бы пробрал озноб, плечи самопроизвольно передернулись. Мотнула головой, отгоняя странную слабость:
– Ладно, пошли, Федя, что-то я и в самом деле… того.
Едва она ступила на крыльцо, навстречу двинулся высокий молодой человек в элегантном пальто нараспашку – то ли тот самый, давешний, то ли очень похожий. «Ангелы-хранители» стояли у машины, настороженно смотрели на него, совсем как в прошлый раз.
– Дарья Андреевна, я – Ахмет Карлович, – сказал он негромко.
У ж о н-т о был реальным – все его видели, не только Даша…
– Принесли что-нибудь?
– Может быть, пройдем на минутку в мою машину?
Даша уселась с ним рядом в салоне темного БМВ, закурила.
– Вот это – материалы по «Шартекс-банку». Это – по родителям и контактам Ольминской. Вы так запомните или возьмете?
– Так запомню, – сказала Даша.
Четыре листка, отпечатанных на принтере. Составлено весьма хитро – ни фамилия Ольминской, ни название банка не упоминались ни разу, человеку постороннему и не понять, о чем и о ком идет речь. Все это Даше было совершенно неинтересно, но она сама это придумала, и роль пришлось доигрывать до конца. Бегло просмотрела материалы, притворяясь, что вдумчиво запоминает. Все, что касалось банка, тут же забыла. Родители Ольминской – ничего особенного. Из контактов, как и следовало ожидать, значился один Крокодил.
– Запомнила, – сказала она, возвращая бумаги. – Как насчет остального?
– Протечки в вашем ближайшем окружении не зафиксировано. Той, что соответствовала бы указанным вами… параметрам. За кого-либо другого, понятно, не ручаемся.
– А по Усачеву?
– Всеми менеджерскими делами у него ведали ребята из «Терминатора». Знаете такую фирмочку? Владелец и шеф – некто Агеев.
– Слышала, – сказала Даша, притворяясь совершенно незаинтересованной. – У вас на него есть что-нибудь?
– Ничего. Чистая контора. Пользуется покровительством Дария Москальца, они с Агеевым друзья детства и одноклассники. Сам Москалец, по нашим данным, усачевскими маскарадочками иногда пользуется. Вас это направление интересует?
– Да нет, – на сей раз она сказала чистую правду. – Спасибо.
– Что-нибудь еще?
– Пока нет. Счастливо.
Она вылезла из машины и, насвистывая, бодро направилась к новенькому Фединому «москвичонку». Даже голова болеть перестала, и глаза не так резало – наконец-то! Прорезался усачевский «метрдотель» – и оказался не просто заочно знакомым, а прочно, судя по всему, впутанным в дела текущие… Пожалуй, теперь можно разворачивать все силы в его сторону – и в борделе-то он заместо «мадам», и немец с ним контачит, и француз им интересуется, так что русским грех отставать…