Танец Бешеной - Страница 91

– Когда начались все эти фокусы с «маньяком» и шарфиками, кто был единственной, настоящей мишенью? Ольминская?

– Ольминская, конечно. Видишь ли, Дашенька, в нашем многострадальном отечестве с роковой последовательностью опошлят и загадят любую светлую идею. Помнишь, у Гоголя? Не успеешь поставить забор, как натащат к нему неведомо откуда всякой дряни… Сначала Сомов взялся шантажировать – ну, этого успокоили мгновенно, потому что, скажу тебе честно, вопреки чеканному «де мортуис»… покойный был дурак редкостный. Знаешь, сколько он запросил? Чтобы хватило на подержанный «мерседес» с гаражиком. Выше этого фантазия не поднималась. А Олечка была умница, легкие эротические завихрения ничуть на ее интеллект не влияли. Встречается такое сочетание – красивая и умная, – ты не одна такая. Она свою партию вела искуснее. Хорошо представляла, сколько в такой ситуации можно потребовать. До-олго присматривалась, умно направляла Веньку Житенева, подстраховалась посредством Крокодила. И все же мышление у нее было насквозь провинциальным. Сделала две ошибки. Первая – недооценила масштабы предприятия. Есть масштабы, при которых шантаж автоматически влечет за собой крайние меры и источник опасности вместо выкупа получает пулю. Такие уж, у них в Европе, правила. Вторая Олечкина ошибка – переоценила свои женские чары и влияние на Крокодила. Он тоже не Сократ, но наделен звериным нюхом на опасность и прекрасно чувствует черту, которую ни за что нельзя переступать. И потому не стал поднимать волну, а предпочел принять мирные предложения и отдать Олечкины кассеты, которые она сперла и держала у Крокодила в качестве страхового полиса. Кстати, на месте Крокодила, я бы не вздыхал облегченно, партия еще не кончена, и что-то Фогель на него усом задергал – но это уж не мое дело… Одним словом, Дашенька, в какой-то момент началась классическая Совдепия. Один шантажирует, другой пьет и болтает, третий загоняет налево кассеты, которые никак не должны попадать в чужие руки, четвертый стучит и «клопов» по углам прячет, пятый просто комплексами мается… Пришла пора рубить концы. В чем-то я недоработал, где-то дал маху, я же не Джеймс Бонд, да и импровизация наряду с точным расчетом присутствовала… но если мыслить стратегически, ты, возможно, согласишься, что основные цели были достигнуты – план выполнен процентов на девяносто, доказать ничего нельзя, все свидетели нейтрализованы, включая, прости, тебя. Даже Фогель, заказчик наш и кормилец, согласен, что у подрядчика, то бишь у меня, все прошло лучше, чем он рассчитывал, и упрекнуть меня не в чем. Он русскую душу знает, колбасник хренов, у него папаша в абвере служил на восточном направлении, потом в гэдээровское ГБ пролез, а там на запад смылся…

– А «вальтерок»? – спросила Даша.

– Согласен, накладка. Не хватило духу у одного идиота выкинуть столь изящную машинку. Припрятал потихоньку, я узнал только через два дня… Но это уже ничего не меняет. Нет больше ни «Вальтера», ни идиота. И Толика нема. Какие бы там подозрения ни зарождались в пытливых умах, доказательств не будет. Те, кто остался в живых на студии, ничего и не подозревают.

– А где же «Вальтер», в конце концов?

– В разобранном виде, в виде кусков металла покоится в десяти мусорных урнах…

– Нет, я не то имела в виду, куда он делся со студии?

– «Вальтер», Дашенька, этот вышеупоминавшийся идиот, то бишь «чеченский террорист», завернул в целлофан и сунул в бачок унитаза. Согласно моим инструкциям для запасного варианта. Никому и в голову не пришло лазить по туалету. Марзуков потом забрал. Готовилась еще одна небесталанная комбинация…

– С моим участием? – догадалась Даша.

– Ну, извини, – с ухмылочкой сказал Агеев. – Извини. Такой удобный случай подвернулся – сделать и тебя, и лягушатника жертвами террора. Сунули бы тебе они этот «восемьдесят восьмой» в руку, чтобы окончательно все запутать, напрочь. И отпечатков бы твоих наставили, еще кого-нибудь из него кокнув.

– Но ведь я никак не могла бы из него уложить тех, на «пластинке»… Я в это время была в конторе.

– Ну и что? Зато потом уложила бы кого-нибудь. И клубок был бы запутан несказанно.

«Он больной, – подумала Даша, – и ум чувствуется, и логика присутствует, но что-то вывихнутое за всем этим проглядывает, не свойственное даже гангстеру, – хворь, шиза…»

– Инструкции были простые, – продолжал Агеев. – Если ты все же появишься к моменту налета террористов – обеспечить твой очаровательный труп с «Вальтером» в руке. Если опоздаешь, мало ли что, – запрятать пистолетик. И потом вышло бы так, что либо ты пустила себе пулю в лоб, хлопнув предварительно из этого «Вальтера» хорошего знакомого, либо он тебя положил, а потом застрелился.

– Почему же так и не убили?

– Ты не поверишь, я передумал, – сказал Агеев с улыбкой. – Я тебя захотел. Неудержимо. Благо к тому времени стало ясно, что тебя можно вывести из игры без крайних мер.

– Значит, стрельба на Энгельса – это не крайние меры? – хмыкнула Даша. – Так, игра в войнушку?

– Дашенька, это не я. Клянусь чем угодно. Если бы это был я, ты бы здесь не сидела, на твоей могилке ваши курсантики законы бы присягали… Назови мне хоть одного человека, которого я и мои ребята не завершили бы. Разве что – Мироненко, но Толик его достал и в больнице. А художника мы и не собирались убивать, все прошло строго по плану. Это не я, Даша, работал на Энгельса…

Как ни дико, но Даша готова была ему поверить. Возможно, он и больной, но всех, кого он наметил убить, убили. Он и в самом деле не оставлял незавершенки…