Танец Бешеной - Страница 68

Даша стянула капюшон и окончательно убедилась, что это не злоумышленник, коварно подделавший или присвоивший служебное удостоверение Толика, а сам Толик. Красавец, похожий на старорежимного поручика. Козел ссученный…

Присела на корточки и уперла дуло пистолета ему в висок:

– Застрелю, падаль! Есть кто снаружи? Живо!

– Даш, ты не поняла… – пробормотал он, пошевелился и застонал.

– Убью, сука! – сказала она яростным шепотом. – Ты меня знаешь, мр-разь…

– Никого там… Я один… Тачка за углом…

Даша выпрямилась, заглянула в сумку и осторожно вытащила оттуда четыре свернутых рулончика. Развернула один. В точности такой гибкий продолговатый лист, как те три, что она после тщательного обыска обнаружила в своей комнате – под телевизором, за паласом, под диваном. С одной стороны – шершавая поверхность вроде «липучки», с другой сплошные ряды крохотных, вскрытых, прозрачных капсул, еще припахивавших тем самым тяжелым, приторным запахом, преследовавшим в ночных кошмарах, в ту ночь перед тем, как Даша увидела в конторе призрачную овчарку. Только на тех, что принес Толик, «липучка» пока прикрыта тонюсенькой прозрачной пленкой, как и капсулы на обратной стороне, целехонькие.

Подошла к окну, указательным пальцем слегка отогнула занавеску и посмотрела вниз. Никого. Вышла в прихожую, тщательно заперла замки и надела цепочку. И тут же вспомнила, что дома у нее нет диктофона, а магнитофон по замыслу корейских конструкторов лишен микрофона, и записать речь на нем никак нельзя. Возможно, у корейцев просто не возникает такой необходимости, у них на каждый случай жизни – своя, особая электроника…

Вернулась в комнату, села в кресло и закурила.

– Нет уж, падло, – сказала она негромко. – Лежи-ка, где лежишь, таким ты мне больше нравишься… Что ж ты, сука?

– Даша, ты не поняла… – сказал он, глядя на нее снизу вверх и не решаясь приподняться. – Я объясню…

– Чего тут непонятного? – пожала она плечами. – Очень даже все понятно, не ты первый, не ты, к моему превеликому сожалению, и последний… – заметила у него на руках тонкие пластмассовые перчатки. – Толя, это уж ты перемудрил. Ты ж у меня в гостях бывал сто раз, твоих пальчиков и так везде полно, мог бы надеть перед тем, как эту гадость снимать и новую клеить…

– Даша…

– Тридцать лет Даша. Ну ты хоть не корячься, умел пакостить, умей и проигрывать красиво… Откровенно тебе скажу, мне так хотелось, чтобы это был Косильщик…

– А это он и есть, я за ним следил, хотел…

– Фу-у… – сказала Даша. – Ты ж оперативник, падло, ты ж профессионал… Ну что ты такое лепечешь? Полежи, придумай что-нибудь поумнее…

Она докурила сигарету и тут же зажгла новую. В душе стоял мерзейший осадок.

– Понимаешь, я тебя вычислила, – сказала Даша. – Стоило только допустить, что из нашей группы есть утечка, как очень многое прекрасно объясняется… И то, что пахан сатанистов знал, кто я такая, и то, что иные наши шаги словно бы предугадывали посредством телепатии. А если вспомнить самое начало, получается, что именно ты тщательно и упорно наводил меня на «Бульварный листок». Паленого-то именно ты там якобы случайно узрел… Когда я оклемалась после вашего угощения, когда приехал Славка, приехал ты, я вам всем трем поставила ловушки, каждому свою. Уж не буду говорить, что навесила на уши тем двум, только они проверку выдержали. А ты – нет. Ты поверил, что меня пока не будет…

– Дай сигарету, – сказал он хрипло.

– … тебе, – сказала Даша. – Предателям не положено.

– Я не предатель. Это ж не работа на мафию.

– Ага, – сказала Даша. – Это дружеская услуга конкретному человечку, а?

– Да, вот…

– Агеев? Чего мнешься? Я, Толя, гораздо больше знаю, чем при вас говорила…

– Ну, Агеев.

– Вот видишь, – сказала Даша. – Похожа я на шизофреничку? С острым галлюциногенным психозом? На чем он тебя подсек?

– Да ни на чем. Я Витальку знаю года полтора. И подрабатывал у них иногда, чего уж там. Калымил по-хорошему, без всякой грязи. Что, я один такой? Куча ребят втихую калымит.

– Вот только они против меня не работали, а ты начал…

– Даша, так получилось. Незаметно.

– Поняла, – сказала Даша. – Ты и тут не оригинален. Сначала тебе предлагают сделать совсем даже крохотный, почти незаметный шажок в сторону. И платят. Потом еще, еще… И все платят, платят… Привыкаешь к этим денежкам и к этим шажкам, они ж крохотные такие. Наконец, предлагают и пошире шагнуть, а ты уже на бабках сидишь, как на игле…

– Ну, а что? – вскрикнул он.

– Ты потише.

– Что – тише? – агрессивно сказал он, но больше уже не орал. – Даша, ты сама по себе. У тебя дети по лавкам не пищат. То любовник платьице подарит, то папочка денег подбросит. Ты-то никого не кормишь. А я кормлю, ясно? Лидка у меня получает сто восемьдесят пять, да и то задерживают по три месяца. Ты бы хоть раз в жизни попробовала ребенку объяснить, почему вон тому бутузу папка покупает большую мороженку за семь штук, а ему папаня не может купить даже самое дешевое, за две. Ты глаза у ребенка при этом видела? Он же даже не хнычет, он не понимает…

– Ну ладно, а вот вырос он у тебя, – сказала Даша. – И сказал ты ему: сыночка, чтобы тебе купить мороженку, я своих продал, офицеров. Погоны запачкал, честь запачкал…

– Он эту честь жрать не сможет.

– Ну, а все-таки? – спросила Даша. – Блядь ты такая, мы сыщики, офицера… Что он тебе скажет? Знаешь, почему эта философия на хрен не годится? Потому что, если так жить, кто-то другой твоих детей продаст в бордель для гурманов, а потом точно так же будет тебе смотреть в глаза и объяснять, что его дети кушать хотели… Это сплошной беспредел, если такую философию принять… Волк чужих волчат и то не жрет…